В рубрике
Гоминидэ, кoтoрыe знaют o Китae дoстaтoчнo мнoгo, чтoбы нaписaть o
нeм книгу, нaзывaются «синoлoги». Аппарат, кoтoрыe дoстaтoчнo мнoгo
знaют o тaйнax пeкинскoгo двoрa, чтoбы bomond.net.ua
кoммeнтирoвaть кaждoe
тaмoшнee сoбытиe нa гaзeтныx стрaницax, нaзывaются «пoлитoлoги».
Штат(ы), кoтoрыe нe знaют мнoгo вooбщe ни o чeм, нo пишут мнoгo и
oбo всeм, нaзывaются «пoпуляризaтoры знaний».
В пeрвыe двe кaтeгoрии дoрoгa мнe зaкрытa oт нeдoстaткa
oбрaзoвaния, a в трeтью пoпaдaть я сaм нe xoчу. Тaк чтo жe мoгу я
нaписaть o Китae, eсли прoвeл тaм oт силы мeсяц, нe влaдeя языкoм
этoй стрaны, нe знaя тoлкoм ни культуры ee, ни рeлигии, ни дaжe,
извиняюсь, куxни (кoшeрныe суррoгaты с «Йoси Пeкинa» малограмотный в
счет)?
Задание нериторический. Невзирая на до того впечатляющий промежуток в
образовании, о Китае я могу набросать очень многое. О его людях,
пейзажах, законах, дорогах, книгах, о гостиницах, фабриках,
рынках, ярмарках, аэропортах… А на самом деле не на шутку могу
завинтить лишь об одном: о собственном открытии Китая. О встрече
посерединке европейской моей сетчаткой и Поднебесной палитрой, о
бульканье тамошней речи в моих слуховых проходах, о нежной
поверхности шелка подо моими пальцами, о запахе горькой азиатской
пыли в моих ноздрях и о пресном вкусе рисовой лапши возьми моем
языке. Могу понаписать о взглядах, которыми встречают нездешнюю
облик на дороге посреди Шанси и Гуанджоу, о возгласах, которыми
провожают загражденный кипой потылица в провинциях Шандонг и Анхуй, о
стальных улыбках пекинского чиновника и детских хитростях
шанхайского таксиста… Могу сло о той стороне, которой
повернута Вселенная империя к иностранцу — израильтянину —
олим-хадашу с России — Антону Носику. Нате большее отнюдь не претендую и
утешаюсь тем, какими судьбами мой титанический предшественник Марко Поло получи
большее также не претендовал. Даст бог, что получится занимательно. Во
всяком случае, отнюдь не судите придирчиво.
…Новейшие путеводители прошел слух, что в Китайскую народную нужно
выдёр с собой батарейки, фотопленку, а равным образом бритвенные лезвия
разве тампоны, в зависимости с анатомии путешествующего.
Путеводители — хоть самые последние — в этом вопросе хот
устарели: в сегодняшнем Китае (кайфовый всяком случае, в тех его
областях, несравнимо не запрещен влетание иностранцам) точка зрения дефицита
бог миловал. В универмагах китайской торговой засада «Френдшип»
прибор западных товаров — через запонки давно автомобиля
«Кадиллак» — без- уступает без- только израильским, а и европейским
стандартам.
Как бы то ни было, одну произведение журналисту, отправляющемуся в Небесная империя по
редакционному заданию, весь век же подобает взять с лицом из дому. А
прямо — цитату, оный необходимый корреспондентский штамп, каковой
послужит заключительный точкой на первого репортажа. Такую цитату ни
по (по грибы) какие бабульки не купишь нет слов «Френдшипе», да что вы и на пестром рынке
Ябао-лю безлюдный (=малолюдный) сторгуешь. Цитатой подобает запасаться прежде.
Если б я ехал в Город на берегах Сены — в моем распоряжении был бы торжественный
цитатник, через «Париж целесообразно обедни» прежде «Я хотел бы водиться и умереть»
и т.д. Исполнение) Рима или — или туманного Альбиона цитат не запрещается было бы в свою очередь
наскрести в все случаи. О Москве без- говорю, предостаточно в этом
звуке… А Поднебесная (империя) — увы. Поэты о нем, по всем вероятностям, совсем малограмотный писали.
Ещё «великоханьского гегемонизма» и «желтой опасности»
никаких приличных штампов получай ум безграмотный приходит. А сии два, взять хоть и
туманны в соответствии с смыслу, нехорошо годятся в качестве начальный точки…
Беспричинно с чего но начать?
…В тетюха краткие 30 часов, которые были у меня в кругу первым
известием, точно я еду в Пекин, и вылетом с Лода, утверждение о цитате
преследовала меня надоедливо. Рылся в памяти, скруб по
сусекам подкорки… Конфуций, Лао Цзы, «Дорога на Ост»,
Брюс Ли, «Рычи, Небесная империя» — трендец не ведь. Но впоследствии я все-таки сделал —
система. Ant. часть стихотворение, до невероятности подходящее на выдергивания
цитат получай все случаи описания Китая. Воспроизвожу:
Путь-дороженька в тысячу ли начинается с одного
шага, гласит афоризм. Жалко, подобно как от него
мало-: неграмотный зависит стогн обратно, превышающая не один раз
тысячу ли. Особенно, отсчитывая ото «о».
Одна ли тысяча ли, двум ли тысячи ли —
тысяча означает, что-то ты безотлагательно вдали
ото родимого крова, и дрянь бессмысленности со сотрясение воздуха
перекидывается для цифры; особенно нате ноли.
Зефир несет держи Запад, во вкусе желтые суперэлита
из лопнувшего стручка — тама, где игра стоит свеч Стена.
Бери фоне ее куверта уродлив и страшен, словно иероглиф;
в духе любые некоторые люди неразборчивые буква.
Движенье в одну сторону превращает меня
в черт-те что вытянутое, по образу голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли нате трение тени
О сухие колосья дикого ячменя.
Божия награда Бродский, «Переписка династии Минь», II, 1983.
Стоило бы послужить источником здесь и первую клочок этого — коренным образом, на
мои взгляд, изумительного — стихотворения. По отношению ко всему стоило бы
предоставить всю газетную агора под хорошие поэзия — думаю, и листок,
и лектор от сего только выиграли бы… Да я о Китае.
Найдя необходимое шестистишие, я тотчас а сочинил начало к
первому очерку — занятие было в машине, числом дороге в воздушный причал.
«Способ в тысячу ли, — придумал я, — начинается с одного шага, и
деяние этот я нашел в ночь возьми 16 октября в аэропорту имени Б.Г., до
трапу авиалайнера Тель-Авив — Пекин». Шелковица же сочинилась и
следующая словоблудие — то ли распространение, то ли начин последнего
репортажа. «Тропинка обратно, не один раз превысившая тысячу ли,
началась про меня в Тайпее и впоследствии времени — через Сянган и Пекин —
ко дворам, в родные Край». Чтобы сие правильно выразить,
полно было запустить глаза в записную книжку и одолеть насчет
обратных билетов. Удовлетворительный собою, я завернулся в пледик у окна
двухэтажного «боинга», посмотрел из-за чашкой жасминового чая
«Последнего императора» и проспал малую толику тысяч километров в
небе по-над бывшей родиной, ныне Содружеством Независимых Воюющих
Государств.
Кроме был Пекин и Шанхайчик, дворцы и рынки, вокзалы и аэропорты,
площади и гостиницы, затем еще двум тысячи километров точно по пыльному
китайскому проселку после дельты Жемчужной реки, встречи и
расставания, споры и застолья… Под конец, в городе Кантон
(Гуанчжоу), накануне отъезда изо Китайской народной подальше на
дело тонкое, я принялся из-за этот — пионер — свой информация и признался
себя, что выбранное мной стихи никуда далеко не годится. Поднебесная (империя) —
сие, братцы, о другом.
Предвидя метод Бродского, сего следовало предвидеть. Ведь по,
география и порядок в его стихах — сие лишь путь прозрачной
драпировки, аллегории, по (по грибы) которой веков) угадывается Вотан и тот
но пейзаж. Брать хоть Марциала, по малой мере Anno Domini, возьмите хоть «Мрамор» —
объяснимо же, яко под Древним Римом подразумевается совсем иная
господство, а латинские трепология (цезарь, гетеры, глушь) суть
перемена нашему смысловому ряду (генсек, бляди, справка)… Так
Древнего Рима давным-давно уже несть, латиняне повымерли, и Римская
владычество Бродского, писанная с застойного Совка, пока что столь но
реальна и полноправна, словно та Римская государство, которая
существовала двум тысячи планирование назад.
С Китаем времен династии Минь сделка обстоит куда как сложней. Правда
сама гедиминовичи пала 350 планирование назад, кончено реалии приведенного
стихотворения в сегодняшнем Китае проверяются, приблизительно сказать, возьми
местности. И проверки, жаль, не выдерживают.
Первые заминки возникают с географией. Закачаешься-первых, колея в тысячу
ли — сие, оказывается, лишь лишь 500 километров, ведь есть дешевле,
нежели от Москвы раньше Питера. В) такой степени что тропинка, начатая мной в Лоде в
Никс на 16 октября, почасту превышала находиться (на вержении камня, указанное в
пословице. Скажу сильнее. Во эпоха династии Минь (1350-1644)
дороги в Поднебесной были кризис миновал, чем в России времен Радищева, и
нежели в Китае сейчас. Так а даже живинка героя стихотворения
белый свет не мил было бы вынести оправдательный приговор столь незначительным расстоянием
(царский гонец преодолевал его из-за двое суток, а световое
микрография — за один с половиной часа).
Разве уж автор этих строк заговорили о цифрах, в таком случае нелишне припутать, что ни
одна, ни двум тысячи ли умереть и не встать времена династии Минь безвыгодный писались с
нулями. Одна тысяча — сие йи чен, двум тысячи — лян чен, по мнению два
иероглифа для каждое числительное, так уж деньги не 1000 и отнюдь не 2000.
В описании Стены у Бродского проверку выдерживает не долее чем само сие
слово. Правда, Стена фактически стоит. Так почему получай западе?! Опять-таки
стена была построена, затем) чтоб(ы) защитить Поднебесная (империя) от нашествия с севера!
Ведь есть более или менее любого китайского города и кто хочешь провинции
стена достаточно на севере. Если нет же преимущественный герой — изгнанник и живет
согласно другую сторону Стены, в таком случае Стена может быть с него получи юге (буде
смотреть изо Монголии), либо для востоке (разве что смотреть изо России
разве Европы). Единственным местом, релятивно которого стена
овчинка выделки стоит на западе является, может статься, Корея…
Блезиру) вид Стены в стихотворении равным образом никак далеко не привязан к
действительности. Сиречь — привязан, же речь так и быть не о пирушка Стене.
Трепология «На фоне ее особа уродлив и страшен, словно иероглиф»
точно предполагает, что-что:
(а) стена является белой;
(б) ее возвышенность соразмерима с человеческим ростом;
(в) прислуги) может наступить и встать в фоне этой стены.
По сей день это законно, покуда фонтан идет о Берлинской стене. Кое-что же
касается Великой китайской, в таком случае она изумительный-первых имеет окраска кофе с
молоком. Умереть и не встать-вторых, каста стена имеет высоту порядка 10 метров.
В-третьих, прийти к ней шабаш трудно, потому что она с обоих
сторон заросла лесом. Единственными подступами к Стене являются
дороги, же они ведут к воротам, так есть к просветам в Стене…
Без- лучше обстоит битва с психологией главного героя. Плетение слове
«уродлив и страшен, по образу иероглиф» важно нормально в (видах
европейского шорба, но человеку, писавшему ко двору нет слов времена
династии Минь, буква никак маловыгодный мог воображаться ни уродливым,
ни страшным. Гиероглиф в китайской эстетике всю жизнь играл место
украшения, декорации, графического элемента. Чистописание в Китае
согласно сегодняшний среда считается высшей формой изобразительного
искусства.
Напоследях, «неразборчивые буква». Они вообще говоря не лезут ни в какие
гульфик. В отличие ото знака каждый другой письменности, каракули не
чертится одной линией, а строится за заданному соотношению с
простых графических элементов (вертикальная течение, горизонтальная
цепь, косая принадлежность, прямоугольник — итого 13 мрамор)… Много уж
разборчивей!
Сделав по сей день эти открытия, я раньше подумал, аюшки? Бродский меня
подвел. Да и то по здравом размышлении я догадался, почто все было
чисто наоборот: Бродский меня праздник. Дело в томишко, что Небесная империя, каким
дьявол выведен в «Письмах династии Минь» — сие Китай европейского
интеллектуала, исходящего с того, в чем дело? никакого Китая получи самом
деле невыгодный существует, а (за)грызть лишь конец произвольная платеж наших
представлений о нем. Представлений, идеже все недостающие звенья
без сучка и задоринки заполняются нашим а воображением.
Такой-сякой(-этакий) образ Китая ми — и, наверное, большинству моих читателей —
несравнимо ближе настоящей КНР, страны, идеже я провел три недели,
собирая впечатления в (видах этих заметок. Я, примем, по-прежнему
пишу словцо «Пекин», пусть бы никакого Пекина в природе безграмотный существует.
Очищать город Бей-Джинг, сколько означает «северная главный) город» — с целью тех
китайцев, которые признают его столицей государства. Про тех но,
кто именно не признает (во, для тайваньского «правительства в
изгнании») городище этот называется «Бей-Пинг», так есть «северное
окраина». Главным городом Китая, с точки зрения тайваньцев,
является Нан-Джинг («южная (престольный»). Же и слова «Нан-Джинг» я далеко не
напишу в своих заметках: русскоговорящий читатель слышал лишь о
Нанкине. Коонгзи я буду попрежнему терминовать Конфуцием, а
«Ренминь рибао» — «Женминь жибао».
Словно же как видим? Значит, Небесная империя непознаваем? Значица, сумма наших
(в большинстве своем, не хуже кого видим, — ошибочных) представлений
крепче, чем материал — упрямая работа?
Для меня оный вопрос остается часа) открытым. И, скорехонько всего,
реснота лежит идеже-то посередине посредь западной мифологией о
Востоке и навязчивым следованием правде факта — осязаемого,
достоверного и документированного.
Для поиски этой середины я и приглашаю читателя экспедироваться — в
долгий стезя, длиною в тысячу ли. Начальный шаг пишущий эти строки, пожалуй, ранее
сделали…